ЖИТЬ С МАТРАСКИНОЙ.

- Все. Ну, тебя на хуй! Надоела. Буду жить просто, то есть одна.  Покупать проституток в кружевном белье и мартини в разлив.  Читать похабные рассказы, курить в постели и жрать по ночам. Напиваться в блевотный порошок, испытывать, по утру, все прелести похмелья, и ни перед кем, не буду виновата… Буду  рисовать на обоях, сниму, на хрен, все занавески 
и буду ходить голая по квартире!.. Мне стесняться ничего!… А когда совсем делать будет нечего - я что-нибудь придумаю! Понятно?!… 

О Матраскиной и Нахапетове.

Матраскина, она такая… Она всегда чего-нибудь хочет, но чаще все -таки, кого-нибудь. 
Обычно - женщин. 
Чего хочет Нахопетов не известно никому, и самому Нахапетову тоже. Впрочем, это его не стесняет, а нас и подавно. 
Матраскина спит со всем, что движется. Потом старательно, с замиранием сердца, заносит всех своих постельных подруг в книжечку с интригующим названием: 

"Приход - В расход" 

с подробным рисованием схем, как и куда, ну и с комментариями, конечно. Но, в общем, она девчонка добрая и неприкаянная. 
Нахопетов наоборот, отличается удивительно практичным подходом ко всему. Его основательность не знает границ, от его практичности подчас тошнит и хочется волком выть, но именно она (практичность), спасает наш мир от Хаоса. 

Страшный Сон Нахопетова.

Талантливо испытав множественный оргазм, Матраскина нагло дрыхла, а я старательно считала овец, в надежде поскорей присоединится к сонной половине. И когда уже все овцы были 
посчитаны, рассортированы по весу, цвету и сексуальной ориентации, вдруг: 
- Ааааааааааа!!! - и с диким воплем ворвался Нахопетов. Бледный, дрожащий и почему-то в трусах. Этому факту я поразилась чрезвычайно. 
- Ужас!.. Ужас!!! УЖАС!… - потрясенно проорал он и грохнулся в обморок. 
Полив его из чайника холодной водой, и приведя, тем самым в чувство, поинтересовались, что же такого неординарного стряслось? 
- Мне приснилось, - простонал Нахопетов, - что я женщина!… Представляете?… 
- Блядь… - слабо обиделась Матраскина, собираясь заново уснуть, - представь себе: я тоже женщина… 
- Да, - запротестовал Нахопетов, - но я - то не женщина! 
Матраскина уже спала, чего я допустить не могла и не хотела - у меня же бессонница, и я принялась тормошить свою наглую жену: 
- Но Нахопетов же не женщина! - возмутилась я, - пойми ты!… 
- Если он не женщина, - резонно возразила Матраскина, - то, что он делает в нашей спальне?… 
Над этим вопросом мы никогда ранее не задумывались… 
- Тетки… - возмутился Нахопетов, - я к вам-как к родным, а вы меня - как чужого… 
- Нет, ну Нахопетов, - извиняясь, проснулась Матраскина, - нет, ну ты точно не женщина. Женщины же не бреются по утрам… и писают они сидя… 
- Фу... - Нахопетов выглядел почти счастливо. 
- Ой, - нечаянно вспомнила я, - а у меня была одна знакомая девица, она все время писала стоя… 
Нахопетов стремительно помрачнел. 
- Но она не от рождения такая… - поспешила я его утешить, - она очень долго тренировалась!… 
- Дура, твоя девица. - обозлилась Матраскина, - дура… 
И мы погрузились в тягостные размышления о непутевых девушках писающих стоя. 
- Но постойте… - вдруг озадачилась Матраскина, - женщины ходят на свидания к мужчинам… Значит ты Нахопетов, женщина… 
- Да. - подтвердила я, - ты же ходишь на свидания к мужчинам? 
- Хожу… - обречено подтвердил Нахопетов, - раз в неделю… хожу… - и он убито сел на пол, понуро склонив голову. 
- Ну, ну… не отчаивайся, - утешили мы его, - быть женщиной не так уж и плохо. Честно-честно… 
Но Нахопетов плакал. Тихо и незаметно. 
- Боже, - вдруг озарило меня, - боже мой!… 
- Что? Что такое ? - занервничала Матраскина, - да, что же такое?… - тормошила она меня, 
- черт возьми, да ЧТО? 
- Нахопетов не может быть женщиной… 
- Почему? 
- Да, почему? - у Нахопетова стремительно просохли слезы. 
- Да, потому. - я перешла на шепот, - потому что он ходит в МУЖСКИХ ТРУСАХ… 
- А-а-а! - Нахопетов радостно вскочил, - я же говорил! Я же знал! Я мужчина! 
Женщины не ходят в мужских трусах! Не ходят в мужских трусах!!! - и он радостно плясал на месте. 
- Ура, ура!!! - хлопала в ладоши Матраскина, - надо это отметить, внесите шампанское!.. 
- Хотя… - вдруг вспомнилось мне, - была у меня одна знакомая девица… 

После Полного Расцвета Сил. 

Матраскина была зло озабоченна. Она хищно металась от края к краю крыши, на которой мы сидели, и напряженно вглядываясь в лица проходящих внизу женщин, искала. От напряжения окуляр ее подзорной трубы постоянно запотевал и, матерясь, Матраскина протирала его рукавом 
своего теплого пальто. 
- Остынь, Матраскина, - я беззаботно болтала ногами и курила, - тебе сегодня ничего не светит!.. 
Было удивительно тепло, но сыро. Бабье лето. 
- Но почему?!… - недоумевала Матраскина, - почему при живой-то жене, я вынуждена постоянно искать женщин?!… А-а-а?!.. 
- Эх, Матраскина, Матраскина, - я скинула вниз докуренную сигарету, - да ты б с ума сошла, если бы у тебя была только я… Представляешь себе? 
- Да-а-а… - Матраскина туманно посмотрела на меня, - вот ужас-то был… 
- Да! А так - какое поле деятельности! Какое пространство для маневров! И сколько удивительных оргазмов!.. 
- И от таких разных… - размечталась Матраскина. 
- Вот, вот… Так что, скажи спасибо и давай ищи… Вон, - я ткнула в высокую бледноволосую девушку, - ничего себе!.. 
- Да-а-а… Интересная… Похоже иностранка… 
- Почти. Литовка. 
Мы с Матраскиной недоуменно переглянулись. Голос был явно не наш. 
- Герда… Герда Радвейхите… 
Обернувшись, мы обнаружили невысокого дядечку, с пузиком, маленькими ручками и ножками. Трехдневной небритостью и накрашенными губами. Несколько кокетливых мушек было прилеплено на его обрюзгшем лице. Он был облачен в дамское пальто суконной фабрики "Большевичка", а на его лысеющей голове гордо возвышалась панама с сильной надписью - "Champion". В общем, вид его был фееричен и богат. 
- Она девушка чистая. Строгой морали и пуританского воспитания, 
- осипшим голосом продолжал незнакомец, - не твоего, Матраскина, поля ягода! 
- Дела-а-а… - обалдела Матраскина. 
- Угу, - единственное, что выдавилось из меня. 
- Вы кто? - потрясенно спросили мы хором. 
И едва он встал, отставив толстую ножку вперед и гордо запрокинув голову, мы уже знали - это он… Тот самый… Настоящий... Что живет на крыше

- Так вот… - мы сидели на чердаке, среди голубей и печных труб, Матраскина отдала Карлсону последнюю сигарету, и он, куря и обжигаясь, рассказывал о своей жизни: 
- Малыш, паскудник маленький, оказался юным шантажистом и вымогателем… Это он только начал со щенка, это так - детские шалости. За его невинной внешностью скрывался коварный и 
циничный ум. Он пустил по миру маму с папой, оставил Фрекен Бокк без копейки, хотя тоже, та еще старушка, сейчас притон содержит, старая сводня… Да, так о чем я?.. 
- О Малыше… 
- Ах да! Эх, Малыш, Малыш… Я так любил этого юного развратника… души в нем не чаял, холил и лелеял, в свет так сказать, выпустил… А он… 
Смутные подозрения закрались в мою душу… 
- Так Вы его что, совратили? - смело удивилась Матраскина. 
- Нет... что Вы... Я его любил, - обиделся Карлсон, - это девушка, разные вещи!… Разные! 
- Не спорю, не спорю! - быстро согласилась Матраскина, - но что же было дальше? 
- А то, - и могучая слеза скатилась с помятого лица Карлсона, - этот маленький потаскун бросил меня... Ради какого-то заезжего франта Артемона... И жизнь моя потеряла всякий смысл... 
- Вот, посмотрите... - и он показал нам обвисшие лопасти на подтяжках, грустные, они висели в углу, - не летают. - и Карлсон смачно сплюнул, - чего только не пробовал, и спирт, и наркоту 
всяческую и вазелин!... ничего не помогает! А все от чего? 
- От чего? 
- Душа не летает! Нету поэтики, размаха!... Эх... - Карлсон махнул рукой, - жизнь штука блядская!.. - и он обречено уставился в окно. 
Мы с Матраскиной смотрели на него, старого и забытого Карлсона, опустившегося педераста с красивым прошлым, и нам было мучительно жаль своих детских, наивных лет. 
- Эх, - посетовала Матраскина, - а я тебе так верила!... 
- Я не виноват, - грустно оправдывался Карлсон, - это все 
Линдгрен, все она... душа неуемная, а я здесь не причем... 
- Линдгрен не писала чтоб ты детей совращал! - возмутились мы. 
- Это не я, - зашелся белугой Карлсон, - мне вообще щенок больше нравился... 
- А кто? - опешили мы. 
- Мылы-ы-ы-ыш... - простонал Карлсон, вываливаясь в окно... 
- Какой-то Лолит получается, - размышляла Матраскина топая домой со мной рядом, - я чего-то в этой жизни не понимаю… 
Народ на тротуаре толпился вокруг мертвого бомжа, а на углу, все так же, стояла Герда Радвейхите, и стойко берегла свою мораль. 

Пауза Нежности. 

- Послушай… послушай, - Матраскина тихо обняла меня сзади, - как думаешь, мы долго еще будем вместе?… - похоже, Матраскина соскучилась. 
- Долго, - бодро отозвалась я, штопая носки, - такие как мы, не разводятся. Они даже умирают в один день… 
- Но я не хочу умирать в один день с тобой, - вдруг воспротивилась Матраскина, - это слишком по - детски и несерьезно… 
- Отчего? Представляешь, на твои похороны придут все твои тетки: штук пятьсот, или нет, целая тысяча… И все с цветами… 
- С белыми пионами? 
- С белыми пионами… Они пройдут стройными рядами, твердо чеканя шаг под звуки похоронного марша, отдавая тебе честь… 
- … честь они уже мне отдали, - уточнила Матраскина. 
- … ну, хорошо, не честь… почесть, а в небе будет взрываться фейерверк… А потом они все передерутся, то-то будет битва!.. 
- а они будут плакать?… - вновь перебила меня мечтательная Матраскина. 
- Да, и тушь будет скатываться по их изнеможенным лицам… 
- А тушь, какая? "Грим"? - в который раз перебила меня Матраскина, - лучше "Грим", она чернее и не отмывается… пускай ходят в трауре… вдовы... 
- Матраскина… - возмутилась я, - кого хороним: тебя или меня? Не перебивай, а то мы тебя до кладбища не довезем… 
- Хорошо, хорошо, - заторопилась Матраскина, - только скажи, Герда Радвейхите тоже будет плакать? 
- А причем здесь она? - удивилась я, - она же не была твоей?.. 
- Будет. - заверила меня Матраскина. 
- Значит, тоже будет, куда она денется? 
- Никуда. - Матраскину охватила мечтательность, - тогда, пожалуй, я согласна… …умереть. 
- Ради Герды Радвейхите? 
- Да. Р-р-ради Гер-р-р-рды… - по-тигриному нежно, проурчала Матраскина. 
- Умереть? 
- Ну, да… 
- Блядь… уйди - я не на шутку разобиделась и принялась вырываться из ее объятий, - уйди, Матраскина… 
- Но что такое? Что? 
- Даже сдохнуть спокойно не можешь… Даже, блин, в гробу, но все о тетках! Уйди, Матраскина, уйди!… 
Вот и помри с такой в один день! 

Два Одиночества. 

Вот и встретились два одиночества! С тихим восторгом я созерцала Герду Радвейхите, узкокосную девицу нордической внешности… 
Но как всегда, в самый ответственный момент, с транспарантом: 

" СМЕРТЬ ЯПОНСКИМ ТРАНСВЕСТИТАМ! " 

ворвалась Матраскина и все испортила: 
- Это что, вот это вот?! - потряслась она, - Мать! У нее же грудь первый номер! 
- Прости, но не первый!.. - попыталась возмутиться я. 
- Нет, ну и не нулевой… - Матраскина была критична, но правдива. 
- Матраскина, - предупредила я, - Матраскина, я тебя как женщину прошу: Молчи, Матраскина!.. 
Но Матраскину уже понесло. 
- Да она же тощая, об нее люди в метро стукаются! Да, да!.. И потом, - Матраскина заторопилась, - знаю я таких, эстеток разнесчастных, все из себя на понтах, а пальцы в мозолях от извечной мастурбации!.. 
Пальцы Герды так стремительно скрылись в карманах, что мы не успели рассмотреть, в мастурбации они или нет. Хотя очень старались. 
- И потом, - Матраскина достала джокер из колоды аргументов, - я тебе, как самой моей близкой - она ведь не кончает… 
Герда взвыла ментовской сиреной, а сердце мое потрясенно упало. 
- Матраскина, - обречено спросила я, - Матраскина, ты уже и ее?.. 
- Да. - твердо отозвалась она, - потому как это мой святой долг. Надо же мне знать, что за… овощи …к тебе попадают!.. 
Что-то глухо бумкнуло. Вероятно, Герда в обморок. 
- Вот, - Матраскина продемонстрировала мне ее бесчувственное 
бади, - - припухла… 
- Матраскина, - слезы крупным градом катили по моему лицу, - ненавижу тебя Матраскина… ненавижу…

Девочки Никогда Не Ссорятся! 

- Девочки никогда не ссорятся, - старательно выговаривал Нахопетов, пытаясь выдрать мои руки из волос Матраскиной, - никогда!… 
- Никогда? - зло переспросила Матраскина, навешивая мне пендаль. 
- Никогда. - твердо подтвердил Нахопетов уворачиваясь от моего пинка, предназначенного Матраскиной. 
- Совсем никогда? - Матраскину весьма интересовала тема дамских ссор - она только что получила в глаз. 
- Ну, разве что, совсем иногда… Так, чуть-чуть… - тут Нахопетов на мгновенье упустил из виду руки Матраскиной, и не сумел увернуться от сокрушающего удара в челюсть. 
- Ага!!! - восторжествовала Матраскина, - и все -таки они ссорятся!!! 
- И еще как! - радостно подтвердила я, прицеливаясь Матраскиной в другой глаз, 
- и все из-за некоторых, которые тырят чужие колготки! - и я получила в лоб. 
- Вот-вот! - Матраскина меня поддержала, - тырят ЧУЖИЕ колготки! 
И тут мы потрясенные застыли в недоумении. 
- Колготки… Колготки… Кто же взял колготки?… 
Вопрос туманным табачным бубликом повис в атмосфере. Наша растерянность разрослась и заполнила мир вокруг. Мне стало жаль избитую Матраскину, а она, каясь, нежно целовала мою свежую шишку на лбу. 
В углу что-то смущенно захрюкало. 
- Нахопетов!... 
- А девочки ссорятся с мальчиками? - кровожадно спросила Матраскина превращаясь в хищника и стерву… 
Она могла убить за колготки. 

Пара Слов о Любви.

- Послушай, - Нахопетов, домашний и в очках "а-ля Черепаха Тартилла", вязал носки, - послушай… что ты думаешь о любви? 
- О любви… или о Любви? 
- О любви… и о Любви ТОЖЕ. 
- Не знаю… - пасьянс у меня не сходился. 
- Нет. Я все понимаю. Но все-таки. Мысли же, какие-нибудь, таки есть? 
- Любовь, - утерла нос, - слово хорошее, хоть и потасканное изрядно. 
Погрузились в тягостные раздумья под стук Нахопетовских спиц и шлепанье карт по клеенке. 
- А все-таки? - Нахопетов был неугомонен. 
- Откуда мне знать? Спроси лучше у Матраскиной. Матраскина! - проорала я, - а Матраскина!… 
- Между прочим, - Матраскина в фартуке и ножом в руке, была полна достоинства: она готовила "чего-нибудь пожрать", - Между прочим, у меня имя есть. 
Имя у Матраскиной и вправду было. 
- Матраскина… шестьдесят семь, - запомнил петлю Нахопетов, - скажи нам, о бесподобная, что есть любовь? 
- Любовь? Какая любовь? Какая, блин-компот, любовь? У меня котлеты горят!!! 

Моя Половая Роль. 

Готовили борщ. 
- К вопросу о половых ролях, - ни с бухты-барахты вдруг, начала Матраскина, - я в корне ни с кем не согласна, - она старательно пучила глаза сквозь выступившие слезы - резала лук. 
- С кем именно и по какому поводу? - Нахопетов пытался настругать морковку элегантной соломкой, но почему-то ничего не получалось. 
- Морковь надо держать крепко, а не двумя пальчиками, - от лучной едкости у Матраскиной уже текли сопли и вид ее был, более чем, импозантен, - со всеми… вот ты, например, - и она ткнула в 
меня ножом. 
- А я-то здесь причем?! - ловко увернувшись, перепугалась я. 
- А при том… ты вот, кто? 
- Я?! Это… я человек... девушка я… 
- Да не-е-е-е… - отмахнулась Матраскина, чуть не выбив мне глаз, - ты не девушка, ты лесбиянка: это обсуждению не подлежит! - наставительно шмыгнула носом, - возникает вопрос: "КАКАЯ?!" - и она ловко смахнула лук на сковородку - обжаривать. 
- Обыкновенная. 
- Да, бля, нет же! Нет! Активная ты или пассивная?! 
- Чего?! - и челюсть моя, отвалившись шлепнулась на пол. 
- Вот, - победоносно заключила Матраскина, - не знаешь… И, что особенно интересно, - она задумчиво попробовала бульончик, - … соли не хватает… Что особенно интересно - я тоже даже не представляю, активная ты или пассивная.. 
- Как это, - опешила я, роняя на пол ложку, - не представляешь?!.. 
- Ой! Ща баба придет! - Матраскина заинтригованно заблестела очками. 
- Главное, - некстати ляпнул вдруг Нахопетов, - это что бы ногти всегда были вовремя обстрижены. 

Перекур.

Сидя на скамейке, я пыталась заняться чем-нибудь содержательным, но ничего путного в голову не приходило. Пришлось курить. По дорожке несся столб пыли, я знала - это не цунами, не 
тайфун...это Матраскина. 
Она была грустна, бледна и изысканно развратна. 
- Ну?… - и я засмотрелась на ее линию губ. 
- и НИ-ЧЕ-ГО… ровным счетом - ее уголки упали куда-то ниже уровня земли, - Ааааааа… 
издеваются! - проорала она, - шутят!!! И кто?! Взрослые тетки!!! И не стыдно?! 
- Спокойствие… только спокойствие … - обожаю Карлсона, - дышите глубжее и легшее… 
- Какое легшее?! - Матраскина вздохнула тяжко, - потаскуха я, вот те крест - потаскуха… 
- Матраскина, фи… что за упаднические настроения? - нравится мне слово "упаднические", - возьми себя в руки. 
Матраскина зятянулась моей сигаретой и туманно взглянула на меня. 
- Лучше ты… возьми меня в СВОИ руки… 
Спору нет - Матраскина потаскуха. 

Кухонные Посиделки. 

Что может быть лучше, чем собраться теплой компанией, выпить и потрепаться о тетках? Пожалуй, разве что - пофлиртовать в этой компании. Вчетвером, я, Матраскина, Нахопетов и, конечно, Герда Радвейхите, мы сидели на кухне и элегантно потребляли. За окном стремительно вечерело, а Матраскина стремительно набиралась. 
Когда она доходила до кондиции, то бредила лишь об одном: - А что, девочки, давайте целоваться! - при этом она не отрывала глаз от Радвейхите. 
- На брудершафт! - по-армейски рявкнула Герда заглядываясь на Нахопетова, тот, испуганно натянув юбку до самого пола, стремительно переместился по направлению ко мне. 
- Экая ты сволочь... - с укором произнесла гордая Герда, с ненавистью вглядываясь в мое лицо. 
- Целоваться, девочки, целоваться! - Матраскина была пьяна и так хороша, что у меня засосало под ложечкой. Срочно надо было что-то делать - я вожделела Матраскину. Матраскина, похоже, моих эмоций не разделяла, упорно всматриваясь в бледное лицо Радвейхите. Радвейхите же не отрывала взора от Нахопетова, который смущался, терялся и откровенно страдал: на дрожащих, накладных ресницах его, виднелись робкие девичьи слезы... 
- Какие вы... стервы все... - разочарованно махнула рукой Матраскина. 
- Я не стерва, - грустно сообщил заплаканный Нахопетов, - я в печали... 
У Нахопетова было разбито сердце. 
И разбил его Маврикий Бабак. 

Лирическое отступление о том, как Маврикий Бабак по-воду ходил. 

Элегантно махая ведерком, Маврикий Бабак шел по-воду. Придерживая одной рукой кокошник на курчавой, коротко стриженной негритянской голове и слегка повизгивая, он, задрав подол 
красного сарафана, склонился к темным водами Даугавы... Именно таким он вошел в сердце Нахопетова. Именно таким он и остался в нем. Навсегда. 
- Ангел... - восхитился Нахопетов, - Ангел явился мне! Благословение снизошло на меня! 
- Блядь! - сказал Ангел соскальзывая в пучину реки. 
- Интересно, - подумал Нахопетов, - Ангелы умеют плавать? 
Выяснить это так и не удалось. Зато доподлинно известно, что ангелы умеют весьма истерично тонуть: с визгами, брызгами и кругами спасения. 
- Жаль кокошник, - отдышавшись, и придя в себя, сообщил Маврикий, - неповторимая была вещь. 
Элегантно закинув ногу на ногу, обнажив чернокожее бедро и кирзовый сапог 45 размера, низким и томным голосом спросил: 
- Кто Вы, мой спаситель? 
Нахопетов лишь потрясенно молчал, прислушиваясь к ощущениям души и низа живота. 
- Ну, скажите хоть чего-нибудь! - игриво допытывался мокрый Бабак. 
- Чего? - внезапно отупел Нахопетов. 
- Ну, увлеките меня куда-нибудь... - капризно требовал Маврикий. 
- Куда? - непонял Нахопетов. 
- Ну, все. - решительно вставая обиделся Маврикий, - Куда катится мир? Я-то дура, обрадовалась! Опастность!!! Герой!!! Тьфу... - он отжал подол сарафана, - Тоже мне: Джентльмен! - Маврикий вылил воду из сапог, и перекинув их через плечо, с песней "Зачем, вы, девушки, красивых любите?", покинул растерянного Нахопетова. 
- Дурак ты, Нахопетов, - сказала свалившаяся с луны, а потому пребольно ударившаяся, 
Матраскина, - Обидел даму! 
- Дурак ты, Нахопетов, - устало сказала Матраскина, разливая остывший глинтвейн, - обидел даму! 
Нахопетов лишь молчал, глотая слезы. 
- На брудершафт! - корыстно гавкнула нечуткая Радвейхите. 
- За Любовь, девчонки! - Нахопетов залпом осушил стакан и рухнул под стол. Кажется, замертво. 
Радвейхите изящно нас покинула и, посмотрев в мои невыразимые глаза, Матраскина постановила: 
- Целоваться сегодня не будем! 
Вот. Вот так всегда. Мне давно доподлинно известно: 
- Жизнь говно, все люди - бляди! 

Дилеммы Матраскиной. 

Матраскина сидела на краю постели со смятыми простынями и мучилась: 
- Прям, не знаю… брить ноги?.. Или не брить?… - остро толкнула меня в бок, - милая, скажи чего?… 
- Отстань Матраскина, я спать хочу. - в семь утра какие советы… 
- Нет, ну надо какая наглость! - чистосердечно возмутилась Матраскина, - у твоей жены сегодня свидание - а ты… ни оком, ни зубом! Возмутительно! - после бурной ночи Матраскину обуревала 
жажда деятельности, и она готова была горы свернуть, - Потрясающе воз-му-ти-те-ль-но! - проорала Матраскина над моей закутанной в одеяло головой и отправилась в ванную - брить ноги. 
Полчаса из ванной раздавались сдержанные ругательства, грохот обваливающегося тела и шлепание босых ног по потолку. Затем, все подозрительно затихло... 
- Вот… - Матраскина победоносно выставила белую, как сметана икру, - вот он, результат долгих мук... 
- Матраскина, - подперев голову кулаком, я смотрела на нее - мокрую и близорукую, - Матраскина, ты далека от пропорций Бельведера Аполлонского… 
- Ха! - Матраскина сотряслась своим породистым телом, - не это в женщине главное, - вкрадчиво пояснила она, - главное в женщине, это обаяние и шарм… 
Мда-с, уж чего, чего, а этого добра у Матраскиной предостаточно. 
- А кроме того, - продолжала Матраскина теряясь в поисках своих очков, - наглость и напор… Бастионы ведь берут штурмом?! Блин… да где же… 
- Посмотри на холодильнике, - посоветовала я и отвернулась к стенке - спать. 

Страшный Сон Матраскиной. 

- Боже, боже, боже-е-е!!! - проорало у меня над ухом, и я проснулась. 
- Что, что случилось? - перепуганный Нахопетов ворвался в нашу спальню. 
Матраскина, с глазами полными ужаса, бледным лицом, твердо сжатыми челюстями, мертвой хваткой вцепилась в мою грудь. 
- Да, что стряслось? - я пыталась отцепить ее от себя. 
- Представляете… нет, вы представляете, - тихим, потрясенным голосом произнесла Матраскина, - мне приснилось, что Радвейхите отдалась мне… 
- Тьфу ты, я думал вселенская катастрофа… - и Нахопетов опять отправился спать. 
- Господи, Матраскина, - один за другим я отдирала ее пальцы от своего изнеможденного бюста, - ты же бредишь о ней днем и ночью… днем и ночью, - последний палец Матраскиной упорно не желал расставаться со мной, - ты же только и думаешь, как бы трахнуть ее, - сопротивляющийся палец Матраскиной стремительно менял цвета: от темно-синего до пурпурно-фиолетового, но бастионов своих не сдавал. 
- Во-первых, не трахнуть, а соблазнить, - Матраскина была предельно серьезна, - а во-вторых: я совсем не хочу, чтоб она соблазнялась. 
- Как это? - опешила я, потеряв контроль над пальцами Матраскиной, и они вновь проворно прилипли ко мне. 
- Так… Должны же быть в жизни недостижимые вершины… 
- Чего-чего? 
- Благородные идеалы… чтоб было к чему стремиться… 
- Матраскина, ты не заболела? У тебя жар? Ты бредишь? 
- Нет, - руки Матраскиной печально опустились, и я вздохнула спокойно, - нет, я здорова как никогда… Просто это очень грустно, когда ты легко и просто спишь со всеми… со всеми - со 
всеми… Это банально, привычно и неинтересно, - Матраскина грустно вздохнула, - нет интриги…интереса нет, новизны… нету волнительности!… 
- Матраскина… - я была потрясена до глубины души, - Матраскина… да ты романтик! 
- Да, - грустная слеза скатилась с гладкой щеки Матраскиной, - наверное, я старею… 
- Если Радвейхите все-таки отдастся тебе - твердо пообещала я, кладя ее руки обратно на свою грудь, - я ее убью! Честное благородное слово! 
- Спасибо, - прониклась Матраскина, - я всегда знала, что только ты меня понимаешь. 
Вот так вот иногда узнаешь, что мир еще не совсем скурвился… 

Лото Матраскиной 

Команда японских трасвеститов испуганно прижалась к парапету Троицкого моста, пытаясь выдержать полный негодования и горечи взгляд разгневанной Матраскиной. 
- Что вы с ними делаете, Герда? - и она метнула на них мстительный взгляд, - Что?!… 
Герда лишь молчала, затягиваясь тонким Slims. 
- Это же пародия какая-то… издевательство! Мне, как лесбиянке, обидно за всех женщин мира! Тьфу!!! 
- Успокойся, Матраскина, - Нахопетов отрепетировано краснел и дрожал ресницами, - не порть мою репутацию… 
- А она у тебя была?! Тоже мне - ЦЕЛКА! 
- Блядь, Матраскина, - терпение мое истощилось, - оставь педиков в покое, чего привязалась-то?! 
- И ты… - Матраскина саркастично сощурившись посмотрела на меня, - и ты туда же… педофилка… 
- Педофилка - это которая детей любит, - сквозь зубы прошипел Нахопетов и мило заулыбался тощему японцу с большими зубами, - а это траснвеститы… 
- А мне насрать, кто они там, - разъярилась Матраскина, - они не имеют ни какого морального права ходить в юбках! Не имеют!!! 
- Это не юбки, это кимоно - устало пояснила я, - традиционная японская одежда… 
- Женская! Женская одежда… 
- Она у них бесполая… - Нахопетов извлек из ридикюля пудреницу и собирался в нее уставиться, - по-моему… хотя, может быть, я вру… 
- Герда! - Матраскина зло и умоляюще уставилась на Радвейхите, - Вы-то хоть скажите чего-нибудь?! 
Герда выкинула докуренную сигарету изо рта и отняв у Нахопетова пудру, отправилась ободрять перепуганных Матраскиной баскетболистов. 
- Бля-я-я-я… - прошипела Матраскина, - как дивная лесби - так ее не колышет, а как мужик в юбке, так вышагивает павой… Тьфу, аж зло берет! - и она в гневе ударила кулаком по перилам моста. 
- Сознайся Матраскина, ты ревнуешь… - Нахопетов стеснительно улыбнулся оправляя модный шарфик, - ты ревну-у-у-уешь, Матраскина… 
- Я не ревную, - взъерошилась она, - я просто не понимаю! Не понимаю я!!! Объясните!! 
- Чего тут объяснять, Матраскина, просто Радвейхите действительно не твоего поля ягода… - я устала и хотела курить. 
Удалившиеся японцы восхищенно цокали языками и семеня мелкими шажочками, фотографивали Герду с разных ракурсов. 
- Полюбуйтесь, - Матраскина ткнула в них пальцем, - стадо блядищ!… 
- Матраскина… - потрясся вдруг Нахопетов, - да ты хочешь на сеновал?!!! 
- Это, между прочим, вполне естественное желание, - обиделась Матраскина и попробовала поприжиматься ко мне. 
- Я пас, - поспешно буркнула я, отстраняясь, - у меня сегодня климакс… Глубокий. 
Нахопетов хрюкнул в шарфик и торопливо отвернулся. 
- Что?.. Что?!.. Как это?.. - Матраскина так растерялась, что мне стало ее немного жаль. 
- Ну, это только на сегодня, - уверила я ее, делая честное лицо, - Правда-правда... 
И небо почему-то сделалось мучительно голубым и высоким. 
- Ну... - вовремя встрял Нахопетов, - мы пойдем?! Нам пора… это... в библиотеку… 
- Да-а-а-а… - совершенно искренне подтвердила я, - в библиотеку…в эту... в театральную. 
- Мы скоро, - заверили мы Матраскину и чмокнув ее на прощанье - испарились. 

- Славно, что Матраса нет, - Нахопетов поставил бочку на квадратик, - весь кайф бы сломала… Язва… - мы обожали лото и периодически сбегали в Дворец Пионеров - поиграть. 
- Бинго!!! - победоносно проорала я, мучительно осознавая, что лежа сейчас в темной и широкой постели Матраскина тихо и беспомощно плачет… 
Не от обиды... ... от Одиночества… 

Гений Нахопетова. 

- Пизде-е-е-е-ц… - нараспев нежно пропел Нахопетов, наблюдая за расползающейся стрелкой на колготках. Нахопетов был гением. 
Об этом знали все, даже Матраскина. В чем именно заключалась его гениальность - никто толком сказать не мог. 
- Главное, - мудро изрекала Матраскина, старательно выщипывая брови, - это всеобщее осознание твоей неординарности... а в чем именно она заключается - дело десятое, - и она зло выдернула непокорную бровинку, - понимаешь, Нахопетов, необычность - двигатель успеха. 
Но дело-то было не в необычности. И даже не в двигателях. 
Просто Нахопетов пропадал. Как Личность и Мужчина. 
- Отчего бедному гею не везет в любви? - сетовал Нахопетов, кидаясь в омут очередной интриги, - попой чувствую - все кончится плохо… поверьте - ПОПОЙ!!! - и он многозначительно 
поднимал к небу палец. 
- Не отчаивайся, мой друг, уныние - первый признак проигрыша... 
- Матраскина была настроена более чем оптимистично, - будет и на нашей улице праздник! 
- Легко тебе говорить... - сокрушался Нахопетов и отправлялся наводить марафет, - а у меня старость на горизонте резвится... Что я буду делать через пару-то лет? 
- То же что и сейчас... чего-нибудь чувствовать попой. 
- Точнее: кого-нибудь, - хрюкнула я неприлично. 
- Господи, какая, все-таки, ты еще девочка, - задумчиво молвила Матраскина, в очередной раз стремительно лишая меня невинности. 

Не везет нам в карты, повезет в …

- Бросьте, батенька, бросьте… - Матраскина строго взглянула поверх карт, - шулеров не терпим. 
- Шулеров бьем, - подтвердила я, натягивая майку до самых пят. 
Играли как обычно - на раздевание. 
Нахопетов, наглый и довольный словно кот, натрескавшийся дармовой сметаны, поправил галстук, сдул не существующую пылинку с отпаренного пиджака и элегантным движением выложил карту… 
- Нахопетов сволочь, сволочь, сволочь! - скороговоркой проругнулась я, стягивая последнее, что осталось - майку, торопливо кутаясь в простыню. 
- Ха! - яростная Матраскина с вызовом сдернула с ноги фиолетовый, в черный горох, носок, - эротика-стритиз, дамы и господа! - и она зашвырнула его на люстру, (где, кстати, он и 
висит по сей день). 
- Продолжаем? 
- Сдавай! 
- Я пас, - мне было грустно - мне больше нечего снимать. 
- Действительно, нечего… - Матраскина с Нахопетовым задумались на мгновенье. 
- Можешь, - Нахопетов был сегодня добрый, - надеть мой гидрокостюм, и мы разденем тебя заново! 
- Отличная идея, - Матраскина была довольна, - я всегда говорила, что маска тебе идет! 
- Да, - я была полна достоинства, - она подчеркивает овал моего лица. 
- Продолжаем? 
- Сдавай. 
Играть в маске было довольно неудобно - запотевало стекло, да и дышать было тяжеловато, так как Матраскина постоянно шхерила в мою трубку карты. 
- Раздевайте скорее! - взмолилась я, - а то помру аквалангистом!… 
- Терпение, мой друг, терпение… - Нахопетов был спокоен и аристократичен, - от чего-то, Вам постоянно в карты не везет? - и он изогнул бровь дугой. 
- Зато, - с достоинством произнесла голая Матраскина, - нам везет в любви! 
И подхватив меня на руки, оправилась в спальню. 
Брать реванш. 

Третий Лишний. 

Нас повязали неожиданно. 
- Бля!.. Уходим, уходим огородами, - но шухер запоздал, и нас обложили. 
Менты нагрянули и почему-то запихнули нас в одну смирительную рубаху. Что разозлило 
Нахопетова чрезвычайно: 
- Я человек, - орал он, вырываясь из цепких ментовских рук, - это, заметьте, звучит гордо!!! 
Менты послушали, послушали, и им надоело. Зубы Нахопетова тихо хрумкнули и вывалились мелкой крошкой на асфальт. Больше он не разговаривал. Интелегентность Матраскиной тоже не заставила себя долго ждать: 
- Господа, господа, - лягаясь, частила она, - господа, вы ведете себя дурно… Господа, вашу мать!.. 
Бить Матраскину в лицо менты постеснялись, девушка все - таки, но ее так похлопали ниже пояса, что Матраскина прибалдев, лишилась дара речи. 
Нас погрузили в вонючую колымагу, где мы и ехали мордой в пол. 
Нахопетов оплакивал свои выбитые коренные, а Матраскина потихоньку приходила в себя от пережитого оргазма. Удивительно седой и спокойный дядька - доктор, с внешностью 
пупса до революционных времен, осмотрев глазные яблоки и вывороченные веки, радостно поздравил: 
- Старая добрая классика!... Раздвоение личности!… 
Я, забившись тихой мышью, затихла в где-то в углу. Нахопетов с Матраскиной удивленно переглянулись, им явно кого не хватало… 
- Хотя… постойте, постойте… - профессор-пупс, внимательно всматриваясь, наклонился к моему лицу, - это что за номер? 
Третий? Боже мой, - ошарашено прокудахтал он, - Третий!... 
Радвейхите с мерзкой улыбкой тихо шхерилась за спины медработников. 
- Четвертый!.. - поправила я профессора и моя рука тренированно вошла санитару в пах, драки с Матраскиной не прошли бесследно. 
- Держите личность! Уходит, уходит, собака!.. - взвыл профессор, но было поздно… 
Виртуозно раскидав бледных медиков, я стремительно удалялась по гулкому больничному коридору, тяжелыми ботинками выбивая прощальную морзянку. 
Сквозь толстую больничную решетку вслед за мной тянулись тоскливые взоры Нахапетова и Матраскиной, удивительным образом умещавшиеся на одном, таком родном лице. 
На нем крепла уверенность и злость: 
- Наши на свободе… Мы еще повоюем!... 

А на углу, все так же гордо, стояла непоколебимая Герда. 

Назад